Лебеда́, под которой обычно имеется в виду лебеда́ садо́вая (лат.Ātriplex hortēnsis) или лебеда́ ди́кая (лат.Atriplex fera) — известнейшее сорное и культурное растение; один из видов рода лебеда семейства Амарантовые (в течение многих лет ботаники включали его в семейство Маревые). Лебеда садовая растёт едва ли не по всему миру: в Азии и Европе, натурализована в Канаде, Соединённых Штатах Америки, Австралии и Новой Зеландии.
Садовая лебеда имеет солоноватый вкус, похожий на шпинат. Листья варят или используют в салатах. Лебеда садовая широко культивировалась в Средиземноморье с давних времён, пока шпинат не стал более распространён в качестве культивируемого растения. Листья бывают красные, белые и зелёные. Обычно лебеду выращивают вместо шпината как его теплолюбивую альтернативу, когда хотят использовать её большую устойчивость к жаре. Зелёные листья использовались для придания цвета макаронам в Италии. До XIX века лебеда специально разводилась, ею засевали большие участки наряду со злаками. Добавление в хлеб повышало его питательные свойства и хлеб лучше пропекался и дольше хранился. Каша из лебеды называлась «лебедянь», которую ели с молоком и яйцом.
Есть лебеда натуральная, которая слывет в мире под названием подспорья и от которой, во всяком случае, хоть живот у человека пучит; и есть лебеда абстрактная, которая даже подспорьем ничему не служит.[2]
Канцелярит — это мертвечина. <...> Вскормленные языковой лебедой и мякиной, учителя в свой черёд питают той же сухомяткой чёрствых и мёртвых словес всё новые поколения...[6]
В мае мы уже ели лебеду и удивлялись, какая это вкусная трава. Лебеду испокон веку ела русская голодающая деревня, а наше положение было значительно хуже.[7]
Но это свидетельствует только об известной степени притупления нашей восприимчивости, притупления, произведенного обыденностью зрелища, однако ж никто, спрошенный в упор, конечно, не будет столь бесстыден, чтоб объявить во всеуслышание, что хлеб, смешанный с лебедой, есть нормальная пища второго или третьего сорта людей. Так будемте же последовательны, милостивые государи, и не забудем, что лебеда и мякина существуют не в одной человеческой пище, но разлиты всюду. Что мы привыкли видеть эти вредные примеси, что зрелище их не потрясает нас до глубины души ― пусть так. Но когда дело доходит до правильной и хладнокровной их оценки, когда перед нами стоят люди, которые называют лебеду лебедою, мы поступаем, во-первых, бесчестно и, во-вторых, во вред самим себе, называя этих людей анархистами и предавая их на поругание толпе.[1]
Но и здесь не следует понимать буквально, что «человек, питающийся лебедою», должен непременно наполнять свой желудок этим суррогатом. «Лебеда», как и «голод», суть выражения фигуральные, дающие место для великого множества представлений. Есть лебеда натуральная, которая слывет в мире под названием подспорья и от которой, во всяком случае, хоть живот у человека пучит; и есть лебеда абстрактная, которая даже подспорьем ничему не служит. Человек, который питается этою последнею лебедою, есть именно тот человек, которого голоду нет пределов. Он со всех сторон открыт для действия, и именно для действия безазбучного.[2]
Но вдруг своеобразная статистика показала внезапное и резкое падение: это в полях поспела лебеда, и под окнами стали опять появляться одни знакомые фигуры привычных нищих… Но осень не принесла улучшения, и зима надвигалась среди нового неурожая… <...>
И редкое окно не открывалось, и из редкого окна не протягивалась рука с маленьким кусочком хлеба. На Сергачской стороне это был порядочный все-таки хлеб, хотя и с заметной примесью лебеды. В Роксажоне ― это была лебеда, с едва заметной примесью ржаного хлеба… Но подавали в обеих… Впоследствии мне пришлось провести несколько дней в Большом Болдине, и почти случайно я наткнулся там на трогательное объяснение этого единодушия, этого поистине самоотверженного милосердия, заставляющего отдавать предпоследний кусок хлеба тому, кто уже съел последний…[9]
Белый хлеб-то мы знаем. Но сорное, ржаное, в каждой русской душе. Лев Толстой куст дикого татарника (чертополох) среди «мёртвого» распаханного поля прославил… Мужицкое поле есть наш исторический компромисс: пусть с хлебом и куколь, и василёк, и полынь, и лебеда ― всякая божья трава. Мы сами дикая трава в мире. Нас топчут, косят, жгут.[10]
Наше питание слагается из талоностоловых вкушений и домприносов, из уничтожения галиных запасиков, из подкупки хлеба (он стоит 400 руб.) и продуктиков в микроскопических порциях, из тушеной лебеды, которую едим мы в огромных количествах (с соевым молочком она очень и очень не дурна, только живот раздувает), из салата с нашего огорода, из квартирных даяний: лебеда, хлебушко, простоквашка, селедочка, маслица (лебеда в огромных копнах), все остальное, конечно, понемножку, но в итоге ― заметно).[11]
— Александр Болдырев, «Осадная запись (блокадный дневник)», 1944
Потом ели траву этой редиски как салат; для витаминов. В мае мы уже ели лебеду и удивлялись, какая это вкусная трава. Лебеду испокон веку ела русская голодающая деревня, а наше положение было значительно хуже. Потому, видно, и лебеда нам нравилась. Люди выкапывали в скверах корни одуванчиков, сдирали дубовую кору, чтобы остановить кровь из десен (сколько погибло дубов в Ленинграде!), ели почки листьев, варили месиво из травы.[7]
Чего не жилось: велели до куста гектар обработать, так куст на сто метров перенесли, так красиво, что с пропитых глаз даже наш надсмотрщик не заметил. А в августе уже не лебеду, не ягоды на картофеле чёрные, приторно-сладкий паслён, он же бздни́ка, и не жёсткие, как верёвки, стебли щавеля, а горох да капустку тайно сгрызёшь, а то и брюкву или свеколку ― и вот оно, сытое блаженство.[12]
Но зато подальше подымалась толстая монастырская стена. Обрывистый берег весь оброс бурьяном, и по небольшой лощине между им и протоком рос высокий тростник; почти в вышину человека. На вершине обрыва видны были остатки плетня, отличавшие когда-то бывший огород. Перед ним — широкие листы лопуха; из-за него торчала лебеда, дикий колючий бодяк и подсолнечник, подымавший выше всех их свою голову.[13]
— А урожаи-то ноне стали вон какие: до зимнего Миколы поел хлебушка, да и будет! и заговейся!..
— А там принимайся за лебеду!
— Экой ты! кабы была лебеда — горя бы мало! а как лебеда-то не уродится, тогда-то что делать!
— Его святая воля! — перекрестившись и вздохнувши, промолвил один старичок.[14]
Жил в некотором лесу Медведь. Был бурый. Имел берлогу, медведицу, медвежат, коих и питал, и ютил по мере сил своих. Кровожадностью не отличался. Настолько, что, хотя учёные числят медведя животным плотоядным, однако этот Медведь мясо кушал всего два раза в году: на Светлый праздник, да на Рождество Христово. В остальное же время пробавлял себя полевыми злаками и добро-полезною лесною ягодою, как-то: морошкою, брусникою, черникою, костяникою, — ибо другие фрукты, более деликатные и питательные, в лесу не росли. Когда же на морошку и на полевые злаки, в том числе и на лебеду, бывал недород, Медведь, по добродушию своему, с готовностью грыз кору с молодых сосен и даже не отказывался набивать свой желудок жирною глиною. После чего, однако, шибко маялся животом и, катаясь по земле в корчах, ревел источным голосом.
Было больно смотреть на них, потому что нет ничего печальнее и смиреннее тощей ржи. Как беспомощно склоняется она от горячего ветра легкими пустыми колосьями, как сиротливо шелестит! Сухая пашня сквозит между ее стеблями, видны среди них сухие васильки… И дикая серебристая лебеда, предвестница запустения и голода, заступает место тучных хлебов у старой проселочной дороги. Нищие и слепые все чаще стали с жалобными припевами обходить деревню. А деревня безмолвно стояла на припеке ― равнодушная, печальная.[3]
И вот один из этой толпы сказал: «Вот, милая, дорогая дочь, быть может, там, на войне, меня убьют, и, быть может, цветок преподнесет твой жених». ― «Папа, не говори о смерти». «А, может, вырастет репей, лопух, терновник, крапива и лебеда».[15]
Он, огород-то, выпахан, Уж есть и лебеда. И глинка означается, — Да это не беда!
Не много дел и пугалу…
Да разве огород
Такое уж сокровище? —
Пугался бы народ![16]
ты смотри не отставай ты гляди совсем закис эта грядка под морковь эта грядка под редис
грядки сделаны отменно
только новая беда
прёт из грядки непременно
то лопух то лебеда.
.svg){kind=logo}
